|
 Сегодня уже трудно поверить, что Валерий Гаркалин, один из популярнейших артистов страны, настоящее признание получил лишь в 35 лет. Театральный мир первым узнал о рождении нового комедийного таланта, увидев Гаркалина в спектаклях Театра сатиры. Для широкой же публики он стал картежником-шулером из кинодрамы Сергея Бодрова-старшего «Катала», комедийный дар киноартиста раскрылся лишь после выхода на экраны фильма Владимира Меньшова «Ширли-Мырли», где Гаркалин сыграл сразу несколько главных ролей. Тогда он буквально проснулся знаменитым, зрители назвали его лучшим актером года, а режиссеры спешили повысить рейтинги своих фильмов за счет его имени в титрах, чаще всего предлагая роли обаятельных мерзавцев.
В последнее время Валерий Гаркалин будто попал в черную полосу жизни – прямо во время гастролей, на спектакле он пережил сразу два инфаркта. Тяжело болел, долгое время находился на грани между жизнью и смертью, потерял любимую жену Катеньку, но теперь снова выходит на сцену в своем комедийном амплуа. Потому что он – Артист, профессионал высочайшей пробы
– Валерий Борисович, популярность к вам пришла уже в зрелом возрасте… Вы стремились к известности или не это казалось главным?
– Ну есть же мудрое народное изречение – лучше поздно, чем никогда! Что касается стремления, то как вам сказать… каждый артист об этом мечтает. Да и вообще, это составная часть нашей профессии – быть известным, узнаваемым, любимым. В какой-то степени, наверное, и я хотел быть таким. И, видимо, мое желание было настолько велико, что это все-таки случилось.
– Вы пережили клиническую смерть, что это значит?
– Три минуты не билось мое сердце. Теперь я понимаю, что линия жизни может укоротиться в самый неожиданный момент, когда этого не ждешь. Тогда, полеживая в реанимации, я думал, что жизнь коротка, и она могла бы быть еще короче. Жизнь для того и дается, чтобы жить. Наша профессия актерская, как, впрочем, и любая другая – это только часть жизни, род деятельности, то, чем мы занимаемся в этой жизни, но не сама жизнь.
– Ваши родители имели какое-то отношение к искусству? Откуда в вас такая страсть к лицедейству?
– Нет. Они были абсолютно простыми людьми, приехали в Москву восстанавливать разрушенное войной народное хозяйство. Они не коренные москвичи: мама из Минска, папа из Тамбова. Они приехали строить дома, восстанавливать разрушенную войной страну. Мама была мне ближе, отец был строг и непримиримым. Он долго не мог смириться с мыслью о том, что я стал артистом. Потом, через много-много лет, моя сестра обнаружила огромный архив. Оказывается, мой отец много лет собирал фотографии, какие-то вырезки, заметки, рецензии о моем творчестве – тайно ото всех, продолжая презирать выбранную мною профессию. Только когда его не стало, я понял, как же он меня сильно любил. Я любил выступать всегда, с самого раннего детства. Мы приезжали в гости. Знаете, в хрущевках столы стояли всегда в комнатах, был проем с занавесками – просто сцена. Хрущев придумал мне сцену. В каждом доме была такая сцена с занавесками уже, не надо было довешивать. Я открывал занавеску и говорил: «Выступает Валерий Гаркалин!» Еще уговаривал свою сестру, которая плохо понимала творческую задачу. Я всегда делал ей замечания во время выступления. Когда отцу надоедало мое кривляние, он поднимал голову со стола и говорил: «Валера, антракт!». Меня, маленького мальчика, это глубоко оскорбляло, я уходил в темную комнату и рыдал. Плакал я в юности очень много по любому поводу. Слово «антракт» вызывает во мне до сих пор самые противоречивые чувства. С одной стороны, я знаю, что это повод для отдыха, но с другой, это повод поплакать.
– Валерий Борисович, большинство, я думаю, знает вас по фильму «Ширли-мырли». Я читала, что у вас там пять ролей.
– Их 12. Гордиться тем, что я вышел в качестве 12 персонажей, я бы не стал. Это просто ухищрение оператора комбинированных съемок. Этот фильм получился по-настоящему народной комедией. Я же на улицу выйти до сих пор не могу, пока не услышу: «Капусточка, конечно, дело хорошее, но в доме нужно держать и мясные закуски». Если я не услышу хотя бы одну фразу за один день из этого фильма, я спокойно не могу уснуть. Та популярность, которую принесла мне эта картина, не знает предела. Когда я прочел сценарий, понял, что это успех не только актерский, но и человеческий: я могу произносить человеческий текст. Придумывать ничего не надо, особенно с Чуриковой и Алентовой, просто говори этот текст и говори, он сам будет за себя играть. Что и произошло.
– Какой проект вы можете назвать своей визитной карточкой?
– Поймите меня правильно: я никогда не участвовал в плохих спектаклях. Пожалуй, каждый спектакль, который был, есть или будет в моей жизни, это и есть моя визитная карточка. Я стараюсь быть жестким в отборе не литературного материала, а сценического, актерского и отдавать себе отчет в том, что если мой выбор окажется неверным, то и все остальное повлечет за собой неудачу. Прежде чем выходить на сцену в той или иной роли, я тщательно выбираю.
– Вы говорите о своей актерской работе с большой любовью. Есть ли что-то трудное или до конца не понятое вами в профессии?
– Я где-то читал, что талант – величина непостоянная. Называя меня талантливым артистом, люди, мне кажется, горячатся. Придет время, и закончится моя жизнь, и ничего с этим нельзя сделать. Я не понимаю, насколько правильно думать, что талант – это приходящее. Это постоянное. А если что-то получается неудачно или плохо, если что-то вас огорчает, то это нормально. Человек должен испытывать и победы, и поражения, и радость, и горе, переживать это, пропускать через себя. Наша актерская душа от этого приобретает опыт и крепнет. И только тогда она становится настоящей. В этом и есть смысл нашей профессии. В этом я постиг очень многое.
– Известно, что говорить о себе непросто. Говорить о себе правду трудно вдвойне...
– А я не знаю себя. «Я знаю, как на мед садятся мухи, я знаю смерть, что рыщет, все губя, я знаю книги, истины и слухи, я знаю все, но только не себя», – сказал Франсуа Вийон… Артиста любит и знает зритель. А знает ли актер себя? Я сомневаюсь.
– Вы лечились во Франции. Не думали задержаться там на годик-другой?
– Есть такое понятие – носители языка. Во Франции каждый день мне приходилось разговаривать на чужом для меня языке. Мне нужен был человек, который, как и я, плохо говорит по-английски, только его понимал. Я, как и все мои сограждане, изучал язык в России, и этот английский имеет мало общего с настоящим. Иногда человек, который говорил со мной на английском, не выдерживал и переходил на французский. Был такой случай. Мы вдвоем в палате, и француз говорит мне что-то очень серьезное. Вдруг я поворачиваюсь к нему и начинаю читать – «Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром, французу отдана? Ведь были ж схватки боевые – да, говорят, еще какие! Недаром помнит вся Россия про день Бородина!» И так строго на него смотрю. Я прочел это хорошо, как народный артист России. То есть, громко… Он заслушался. Потом задумчиво посмотрел в окно и сказал на французском фразу. Я ее записал и попросил потом дочь перевести. Так вот он ответил мне: «Простите, я не хотел»...
– О вас говорят, что вы актер без амплуа. Вам действительно не важен жанр?
– Мне кажется, не стоит себя загонять в какую-то узкую, чаще условную, нишу. Все жанры интересные, а профессионализм и состоит в том, чтобы уметь играть и комедию, и трагедию, и водевиль, и драму.
– Валерий Борисович, на ваш взгляд, сегодняшний экономический кризис отражается на антрепризе?
– Да, зрителей в провинции стало ощутимо меньше. Я, правда, сократил гастрольный график в связи со здоровьем, но, по рассказам Татьяны Васильевой, с которой мы давно сотрудничаем, поездки стало окупать сложнее. Да и в Москве спектакли идут уже не с аншлагами, как это было, например, в прошлом году.
– Итоги в таком возрасте подводить как-то неловко, но промежуточный анализ пройденного вы, наверное, уже сделали?
– Я сейчас думаю не о том, сколько ролей я сыграл, а о том, что у меня закончилась одна жизнь и теперь все будет по-другому. Когда подхожу к зеркалу – понимаю, что годы идут, и они не только твое богатство, но и потери. Но остановка опасна тем, что прошлое утянет за собой. Человек не имеет права остановиться, прошлое всегда с тобой, там уже ничего нельзя изменить. Я никогда не смогу вернуть свою Катеньку, никогда не встречу ее на улице после работы. Но надо не останавливаться, а жить дальше и идти вперед...
– Как вы познакомились со своей женой Катей?
– Во время одной из репетиций спектакля в пустом зале Театра кукол Сергея Образцова я, будучи студентом, вдруг увидел внимательные, восторженные глаза незнакомой женщины, из которых к концу спектакля полились крупные слезы. Это меня настолько поразило… «Надо же, как я играю, – подумал я, – и какой замечательный зритель, какая непосредственность реакций!» Этой женщиной была Катя, которая в то время преподавала в этом театре и в зале оказалась случайно. Кто-то сказал ей, что студенты готовят спектакль, и хорошо бы посидеть в зале в качестве зрителя. Вот так мы и познакомились. Позже, когда мы еще не были расписаны, но… проживали на одной территории, то есть в Катиной квартире, нам приходилось скрывать свои отношения. Еще бы: в те времена роман студента и педагога считался аморальным. Поэтому, чтобы нас ни в чем не заподозрили, после занятий мы спускались в одном лифте, а потом шли к дому разными дорогами. И наоборот, около театра расставались и входили туда уже отдельно.
– Вы очень любите путешествовать. Расскажите о самом памятном.
– Это поездка с Катенькой в Новую Зеландию. Мы оказались на стыке двух океанов – Атлантического и Индийского, а впереди – Антарктика, ее дыхание! Помню, мы стояли на побережье, и я сказал: «Я счастлив!» Знаете, женщинам часто обещают увезти их на край света, так вот я Катеньку увез!
– Вы не раз говорили, что имели пагубную страсть к спиртному, с которой расстались благодаря мудрости и силе воли жены Кати и рождению дочери Ники…
– Пить и курить я начал поздно, в отличие от райкинского героя, где-то в классе девятом. Мои сверстники делали это лет с восьми. А я к тому времени очень плохо осознавал пороки и не очень им поддавался. Ну потом, конечно, взял свое – пил слишком много и часто. Сейчас мне это трудно даже представить. Я иногда думаю, что это было как будто бы не со мной. Бывает, я прохожу мимо какого-нибудь винного магазина и вспоминаю что-то. Раньше я приезжал в какой-нибудь город на гастроли, и потребность выпить была первой: очевидной и непроходящей. Поэтому я выходил и думал, где в этом городе винный магазин. Я изобрел такую методику: выходил из гостиницы и долго стоял и наблюдал за проходящими людьми. Если я видел группу очень тревожных мужчин, которые явно шли не на работу, понимал, что это мои товарищи и что если я к ним незаметно пристроюсь, то они меня приведут к заветной цели.
– С кем из актеров вы дружите?
– У меня сохранились очень теплые отношения со всеми, с кем я работал. Но с нашей профессией почти все время занят. Поэтому дружишь с тем, с кем работаешь (смеется).
– С Татьяной Васильевой вы постоянно ставите спектакли на двоих. Благодаря чему сложился ваш союз?
– Я давно искал партнершу, с которой мог бы разделить гротесково-эксцентрическую систему существования на сцене. Мы познакомились на отдыхе в Ялте, в пансионате «Актер». У нас даже есть знаковое фото, где снялись Олег Янковский и Евгений Леонов, а мы с Таней замыкаем группу по бокам. Они смотрят в камеру, а мы с ней – друг на друга. И вот уже больше десятилетия вглядываемся (Смеется.).
– В программе Валдиса Пельша «Розыгрыш» вам шутя подсунули проститутку, а потом дружно смотрели, устоите ли вы!
– Вот поэтому я к подобным ситуациям отношусь с недоверием. Ведь мы постоянно подвержены каким-то провокациям (Смеется.). Когда вижу жриц на обочине московских дорог, они вызывают у меня неподдельную улыбку: настолько уродливо и смешно себя репрезентуют. А как актер я наблюдаю: у этой такой характер, а у той – совсем другой. Но вот мужского желания познакомиться поближе никогда не возникало.
– Вас не видно в рекламе. Не предлагают?
– У меня нет на это ни времени, ни желания. В подобных случаях я всегда вспоминаю слова Фаины Георгиевны Раневской, которая замечательно говорила: «Это стыдно. Деньги я проем, а стыд останется». И если уж это стыд, то он должен очень высоко оплачиваться. Нужно, чтобы денежный знак был достаточно весом, чтобы, глядя на него, я мог сказать: «Да, вот ради этого я смогу пойти на любое унижение». А так как это унижение под названием «реклама» оплачивается не очень высоко, то многие (в том числе и я) не соглашаются на него.
– Валерий Борисович, а что по поводу достатка?..
– Скажем так, я обеспеченный человек. Могу позволить себе отдохнуть, как хочу и где хочу, сделать дорогую покупку. Моя семья никогда ни в чем не нуждалась. Но, считаю, мне крупно повезло. Ведь актеры в большинстве своем – малообеспеченная категория людей, особенно пенсионного возраста.
– Вы совсем недавно пережили два тяжелейших инфаркта, а все равно производите впечатление счастливого человека.
– А мне казалось, вы сейчас напишите, что «я встретилась с Валерием Борисовичем, и он произвел тяжелое впечатление. Болезненное лицо. Он никак не мог прийти в себя...»
– Нет, не напишу, вы как будто назло болезням смеетесь...
|
