Незабвенному товарищу Сухову из культового фильма «Белое солнце пустыни» грезились белые березки и «любезная Катерина Матвеевна» с коромыслом на плечах. Римским легионерам являлась среди песков бравая конница. Мореплаватели рассматривали в бинокль «Летучих голландцев». А самым популярным миражом считался пальмовый оазис. Неудивительно, что и моя поездка в Тунис превратилась в погоню за этой манящей и ускользающей шуткой природы. А что делать? Нельзя же в стране, огромную часть которой занимает величайшая пустыня мира Сахара, довольствоваться всего лишь пляжным отдыхом…

Холод пустыни

«Где искать миражи? – усмехнулся гид, встречавший нашу группу в аэропорту. – Только не там, где нежат свои белые тела избалованные европейцы. На пляжах Сусса, Хаммамета или острова Джерба вы вряд ли что-нибудь увидите. Разве что после солнечного удара… Езжайте лучше в солончаки. Может быть, там повезет».

Путешествие в знаменитую Сахару длилось два дня: на автобусе, джипах и, конечно, на гордых кораблях пустыни – верблюдах. Вояж развеял множество мифов. К примеру, о том, что Сахара – это сплошной песок. На самом деле существует несколько видов пустынь: скалисто-каменистая, солончак и лишь пятая часть собственно песчаник. А еще в Сахаре не всегда… жарко. Морально приготовившись к пеклу под открытым небом, мы запаслись несколькими бутылками воды. Но уже в пять часов вечера воздух начал стремительно остывать. А в шесть (после захода солнца), пройдя босыми ногами по песку, я почувствовала, что замерзаю.

На дне древнего моря

Но это будет позже. А пока под аккомпанемент витиеватой восточной мелодии мы несемся по идеально прямому шоссе, пересекающему Тунис с севера на юг. Путь лежит в Сахару соляных озер. Она начинается через некоторое время после спуска с Атласских гор. «Шотты» – так называют соляные озера – тянутся по обеим сторонам дороги, переливаются причудливыми оттенками и уходят в бесконечность.

Самый большой солончак в Тунисе и второй по величине (5000 км) в мире Шотт-Эль-Джерид был когда-то дном древнего моря. Миллионы лет назад здесь ползали крабы, плавали акулы и резвились дельфины. Теперь люди ездят и ходят по пятиметровому слою соли и песка. Даже дорога построена из соли (!), только сверху покрыта асфальтом. Само озеро сухое, но его твердую поверхность нарушают соляные болота. Иногда по обочинам дороги видны мелкие разноцветные лужицы: слева – голубые, справа – красновато-коричные. Здесь находят изящные кристаллы спаянного с солью песка и кварца. Их называют «розы пустыни» – удивительно похожи на этот цветок. Также продолжается промышленная добыча соли. Туристам разрешают посолониться бесплатно – и народ активно заполняет первые попавшиеся емкости.

Местные жители не рекомендуют гонять по шотту на джипах и вообще далеко заезжать на машинах. Но беспокойные раллисты вопреки предупреждениям любят устраивать гонки по соляному озеру. Как укор беззаботным туристам недалеко от дороги торчит ржавый остов автобуса, наполовину погрузившийся в соляное болото. И сам почти ставший миражом.

Говорят, лет десять назад американская съемочная группа не восприняла всерьез рассказы о соляных болотах. «Людей спасли…» – выдержав напряженную паузу, ответил гид на застрявший в горле вопрос. И принялся стращать дальше. Оказывается, арабы иначе как «озером смерти» Шотт-Эль-Джерид не называют. Дело в том, что вблизи солончака частенько пропадали караваны. Шли себе куда-то, шли. Потом неожиданно меняли маршрут и… исчезали без следа. Как в воду или, вернее, в соль канули… Виной тому были миражи, дразнившие обалдевших от жары путников призрачными, но очень убедительными видениями. То чистая прозрачная водичка явственно плещется перед глазами, то взмахнут раскидистой кроной деревья, то повеет вдруг благодатной прохладой долгожданный оазис.

Соляная Сибирь

Ученые мужи давно объяснили происхождение подобных миражей. Знают теорию и местные экскурсоводы, и водители. Секрет, по их словам, прост. Солнечные лучи накаляют почву, от которой нагревается нижний слой воздуха. Нагревшись, он устремляется вверх. На замену тут же приходит новый, который, в свою очередь, нагревается и опять утекает вверх. Световые лучи всегда искривляются от теплых слоев в сторону более холодных. Их отраженное трепетание и создает иллюзию водной глади, искрящейся под солнцем.

«Всем понятно? – обвел глазами нашу группу гид. А потом хитро улыбнулся. – Но как же объяснить тот факт, что часто люди видят событийный мираж? Не просто речку или одинокую пальму, а целое войсковое сражение или нападение кочевников на торговый караван?» – «Скажи, пожалуйста, Али», – хором выдохнули мы. «Одному Аллаху известно…» – наш проводник поправил чалму и пошел к автобусу.

А мы, признаюсь честно, после таких рассказов от общего транспорта старались далеко не отходить. Но даже тут, рядом с символом цивилизации, трудно было избавиться от странного завораживающего воздействия дрожащего горячего воздуха над Шотт-Эль-Джерид. Высохшая на солнце соль образовала странную поверхность, над которой от жары висит легкое марево. Небо сливается с землей, точнее, с «заснеженной» равниной. Не зря эту местность называют сахарской Сибирью. В жемчужно-сером пространстве теряется горизонт. А вы остаетесь один на один с безжизненной и потому пугающей пустотой, с которой не шутят.

На обратном пути вся группа делилась впечатлениями: кто какие миражи наблюдал. Большинству пригрезилась холодная вода, оливковая рощица или силуэт верблюда. Я скромно молчала, проклиная себя за слишком рациональный склад ума. На прощание гид Али огорошил туристов: «Вообще-то миражи на солончаках бывают в полдень, когда солнце в зените». А мы проезжали Шотт-Эль-Джерид примерно в девять утра. Так что с нами со всеми было: шутка природы, плод воображения или прелесть фата-морганы?

Почувствуй себя бедуином!

Сахару нельзя понять и принять, не оседлав главного представителя африканской фауны и символ Туниса. Поэтому на десерт туристам предлагают путешествие на верблюдах. Технология отработана с точностью до минуты – ведь нужно успеть полюбоваться на заход солнца. В городке Дуз – маленький оазис на краю пустыни – нам за один динар дали напрокат полосатые одежды бедуинов. Гид торжественно повязал каждому платок а-ля Али-Баба и повел к стоянке… верблюдов – через дорогу от отеля. Сколько их там «парковалось», сказать трудно – но нем меньше полусотни.

Скучающие погонщики дромадеров – так называют одногорбых верблюдов – заметно оживились и начали наперебой зазывать седоков. Туристы же, только что бодро шагавшие навстречу приключениям, смущались и галантно уступали друг другу очередь. Уж слишком грандиозными оказались эти животные вблизи, а ведь они, можно сказать, сидели на животе. Мне, к примеру, пришлось даже подпрыгнуть, чтобы только закинуть ногу на сооруженное из тряпок и деревяшек седло.

Но главная интрига была впереди. По знаку погонщика Яша (так русские туристы для простоты называли своих четвероногих подопечных) начал подниматься. В мгновение ока я повисла вниз головой, судорожно ухватившись за деревянные поручни седла – верблюд сначала выпрямляет задние ноги. Постояв некоторое время в раздумьях (мол, а стоит ли?), Яша все-таки соизволил полностью подняться с колен. Я по-новому, с высоты двух метров, взглянула на мир. Погонщик присвистнул, и мы пошли, а вернее, поплыли по барханам – иначе величавую поступь дромадера не назовешь. Минут через пять к верблюжьей походке привыкаешь, перестаешь ногами сжимать его бока и с любопытством глазеешь по сторонам. Только тут, глядя на садящийся за горизонт солнечный блин, понимаешь истинный смысл выражения «белое солнце пустыни», проникаешься величием Сахары и ее всемогуществом.

На бескрайних пустынных просторах остро чувствуешь себя ничтожно малым существом, легкой песчинкой, которой, как игрушкой, забавляется ветер. Страшно даже представить одинокого человека в центре Сахары. Мелкий, похожий на пыль, почти невесомый песок проникает всюду – в обувь, фотоаппарат, волосы и, кажется, забирается в душу. Ветер перебирает бледно-желтые барханы. А верблюд – образец невозмутимости, спокойствия и собственного достоинства ступает, гордо подняв голову и бесстрастно жуя жвачку. 45 суток – именно столько может обходиться без воды «корабль пустыни». Он готов продолжать свой размеренный шаг, даже потеряв треть собственного веса. Когда я сказала нашему погонщику Хамиду, что «кэмел» – символ моего родного города Челябинска, он заулыбался: «О, у русских тоже есть пустыня?» и даже доверил мне поводья…

Монотонный, убаюкивающий пейзаж диктует единственно верный ритм жизни в пустыне: здесь нельзя, а главное, некуда торопиться. Суета осталась в прошлом, в ней нет никакого смысла. И это, наверное, самое яркое открытие для жителя мегаполиса.