|
 Концерт уже вот-вот должен был начаться, основной наплыв публики, не считая опаздывающих, схлынул, и две немолодые билетерши облегченно вздохнули. «Ну и чего я так боялась этого «Пикника»? – спросила одна то ли у себя самой, то ли у напарницы. – Вполне нормальные люди идут, никаких цепей и браслетов сегодня. А тем временем Эдмунд Шклярский, один из истинных гуру русского рока и главный герой этого вечера, на вопрос о поклонниках группы «Пикник» посоветовал просто посветить в зал фонариком...
Ответы Шклярского и бас-гитариста Марата на другие вопросы, на наш взгляд, оказались не менее интересными. Не хотите ли убедиться?
– Эдмунд, как-то в одном из интервью вы сказали, что музыка вас никогда не интересовала. «Если бы она меня интересовала, я бы поступил в консерваторию, играл бы на фортепиано». Интерес для вас представляют «явления, которые переворачивают сознание». Так получается, что рок-музыка, в рамках которой вы развиваетесь, – это не музыка? Или это была просто шутка?
Эдмунд Шклярский: Это часть проблемы. Музыка окружает любого человека, как и живопись, и всё остальное. И это – с самого детства. Поэтому нужен дополнительный импульс, чтобы человека чем-то зацепить. Вот у меня мама – преподаватель консерватории, поэтому классическая музыка окружала меня с детства. У меня музыка была с утра до вечера. Приходили ученики, и я «Куклы» Чайковского знал, как своё собственное. Поэтому когда появились «Битлы» и «Роллинги», это стало частью того, что было необходимо молодому поколению. Поэтому дело не в музыке, а в каких-то составляющих, в том числе и немузыкальных. Вот в какой-то момент считалось, что я хорошо играю на фортепиано. Но меня это интересовало ровно в той мере, как и всё остальное – как, например, учеба в институте. Но не более того.
– Просто вы немного принизили значение той реальности, в которой существуете много-много лет...
Э. Ш.: Это малая часть. Если бы вы знали, какую часть из всего, что меня окружает, составляет сама игра... Это минимальная часть. Мы делаем что угодно – декорации, видеоряды...
Марат: На полтора часа игры приходится трое суток кошмара.
Э. Ш.: Да. Поэтому музыка, как это ни странно, занимает не такое большое место. Я имею в виду по времени.
– Вы не медийная группа. В телевизоре не мелькаете совсем. Точнее говоря, там вас сейчас вообще нет. В то же время вы делаете из песни на сцене шоу, перфоманс. А если бы вам предложили сделать нечто подобное в телевизионной шоу-программе, вы бы согласились?
Э. Ш.: Ну вы удивитесь, но не увидите по телевизору ни Дэвида Боуи, ни Пинк Флойд... И если бы мы ориентировались на телевизор, то были бы папуасами, извиняюсь за выражение. Мы соглашаемся только на профильные передачи. Мы же про музыку с вами говорим, а не про кулинарию. Если бы вы про кулинарию говорили, то, наверное, нас бы здесь не было. По непрофильным мишеням мы не стреляем. Другое дело, что так же, как и на фестивалях, на телевидении свои законы.
– Эдмунд, у вас настолько яркие, театрализованные шоу... При этом у вас и тексты насыщены образами, которые вызывают мощные визуальные ассоциации. Вы чего хотите добиться этим?
Э. Ш.: Ха-ха. Это упрёк? Добиться? Сколько есть органов чувств? Сколько органов мы можем осваивать, столько мы и осваиваем. Вот некоторые считают, что главное чувство – это осязание. Наверное, в этом есть определенная правда. Тем не менее, до осязания мы пока не дошли. Это осталось чистой страницей. А вот зрительные образы, слуховые – это да. Кстати, иногда зрителям кажется и то, чего на самом деле не было на сцене. Они пишут потом какие-то послесловия... Ну раз человеку показалось... Может, там дым сочетался с чем-то еще, и ему показалось, что кто-то вышел. Снежный человек, например.
– А эти спецэффекты – они как-то энергетически усиливают ваши тексты?
Э. Ш.: Ну если бы они ослабляли, я думаю, мы бы их не использовали, и никто бы их не использовал.
– А вы сами как себя ощущаете, когда всё сразу – зрители, дым, плюс образы вашего сознания?
Э. Ш.: Нам вполне нравится существовать в том пространстве, которое мы создаем. Когда нет дыма, лампочек, декораций, мы чувствуем себя... как на медосмотре при белом свете.
М.: К сожалению, мир нельзя создать вот так...
Э. Ш.: Может, кто-то и может создать. Но... Пока мы не можем.
– Ну как же не можете?
М.: Ну пока мы не можем обойтись без строительных материалов.
Э. Ш.: Да, нам нужна и ножовка, и циркуль...
– А интересно, вам никогда не приходило в голову (помимо того, что вы вот так обустраиваете свое музыкальное пространство) всерьез заняться если не живописью, то, например, дизайном помещений? Может, дома у себя?
М.: Вот директор нашей группы всерьез занимается пчеловодством. Он известный пчеловод. Серьезно.
Э. Ш.: Меня однажды попросили в общежитии расписать стену. Это можно назвать дизайном. Расписал я им чем мог, гуашью. И вот они в этом дизайнерском пространстве жили, пока не закрасили.
М.: Это вы, наверное, имеете в виду – не скучно ли нам заниматься одним и тем же...
– Нет. Понимаю, что не скучно...
Э. Ш.: Без каких-то дополнительных приработков (Смеется.).
М.: То, что вокруг музыки происходит – это же не просто так – сайты, клипы, картины...
– Кстати, альбомы «Пикника» тоже оформлены Эдмундом Шклярским...
Э. Ш.: Но вот всё же знаете... (Смеется.)
– Скажите, а почему этот тур называется «Полнолуние»?
Э. Ш.: А вы за окно посмотрите. И вы увидите полную луну. Первое затмение луны мы увидели по дороге из Орска в Оренбург. И вот это нам запало – надо это в названии применить. Была ночь, и мы все на это смотрели. Ничего не происходило, но мы смотрели.
– Что для вас этот образ в себя вбирает?
Э. Ш.: Собственно говоря, я надеюсь, что у каждого свои ассоциации. Поэтому не хочется ставить жирную точку, каждый сам её поставит. А при желании – многоточие.
– Эдмунд, на протяжении многих лет вам удается оставлять у зрителя, слушателя ощущение искренности... Это правда?
Э. Ш.: Я хорошо обманывал (Смеется.).
– Но, тем не менее, вы находитесь в рамках шоу-бизнеса, хотите этого или не хотите...
Э. Ш.: Ну во-первых, мы начинали существовать еще тогда, когда не было понятия «шоу-бизнес». Бизнес подразумевает: взял, положил, вынул больше. Ну или разорился. У нас как раз это было изначально как-то всё эфемерно. Даже звукорежиссер принципиально не брал за свою запись денег, а исключительно портвейны. Поэтому изначально всё принципиально было такое фантасмогорическое...
М.: Но не пытайтесь это повторить.
Э. Ш.: Нет, можно пытаться. Но, я думаю, надо подождать. Сейчас не то время. Сейчас время шоу-бизнеса, как вы сказали.
– А не возникает ли в это время такой опасности – скатиться и петь только в угоду публике?
Э. Ш.: Ну что значит «в угоду публике»? Мы и так поем в угоду публике. Мы же не для себя поем. Если бы мы пели для себя, мы бы пели у себя на кухне. У нас есть определенная связь с публикой. Благодаря продукции, в основном, концертно-музыкальной. И зрители от нас ожидают вот этого всего.
М.: Кстати, мы уже докатились: сегодняшняя программа составлена по результатам голосования на нашем сайте.
Э. Ш.: Да, половина песен. Скатились совсем.
– Тот перфоманс, который происходит на сцене – как долго он создается?
Э. Ш.: Реализация действия совместная. А придумывать – придумывать у нас может кто угодно. Другое дело, что не всегда реально воплотить те галлюцинанации, которые возникают в голове... Вот у товарища в гараже хранится большая птица. У него гараж обворовали, украли колеса, а птицу оставили. Она хранила сама себя. Поэтому, может, ее еще привезем, хотя она делалась для предыдущей программы.
М.: Для этой программы специально делался замок – настоящий, трехмерный, физически существующий замок. Но потом оказалось, что на сцене нет места – куда его поставить.
Э. Ш.: Пришлось его демонтировать.
М.: Многие вещи натыкаются на недальновидность, и приходится, создав, уничтожать.
– Вы упомянули слово «галлюцинации». Галлюцинации вообще часто дают толчок к творчеству?
Э. Ш.: Бог миловал пока. Я имею в виду (если правильно сказать) – фантазии. Допинг – это не наш метод.
– А фантазии – что их объединяет?
Э. Ш.: Фантазии? Это смотря какие. Сценические – это одно. Вот сегодня вы увидите на сцене четыре экзотических инструмента. И главная их задача – извлекать звук. Звук у нас извлекается и из циркулярной пилы, и из женщины (Живой Виолончели)... Мы сейчас на этом пути – что же еще придумать, еще, еще...
М.: В плане придумок проблем нет. На 10 лет вперед хватает.
– Вы уже много лет на сцене. Картина мира меняется за это время?
Э. Ш.: Которую мы создаем?
– Да.
Э. Ш.: Ну я бы не сказал, что она очень для нас менялась. Да и сейчас какие-то интонации... Вот например, Марату супруга звонит и говорит, что нет в магазине сахару. Вот такая примерно ситуация у нас была в 1991 году, когда часть гонорара мы везли с Украины сахаром. Мир-то мы создали, а сахар мы создать не можем (Смеется.). Что-то меняется, но какие-то отголоски присутствуют. Десятилетиями, даже больше.
– А ваше паломничество к Папе Римскому в 1991 году – это было нечто важное и необходимое или рядовое событие вашей жизни?
Э. Ш.: Ну рядовым оно быть никак не могло. Вот в прошлом году мы проходили каньон пешком, несколько часов шли пешком, а там мы четыре дня пешком шли.
– А зачем?
Э. Ш.: Зачем? Понимаете, тогда у нас было много свободного времени. А поскольку мы привыкли много путешествовать, то предложение совершить паломничество мы восприняли на ура. И часть коллектива поехала. Вернее доехали до определенного места, а потом четыре дня шли пешком. Ночевали в стогах сена и прочих не предназначенных для этого местах.
– И что потом? Что-то особенное почувствовали? Может быть, какие-то песни написались?
Э. Ш.: Да нет, ну что вы! Никакой связи. Никакой связи с реальной действительностью...
– Эдмунд, что означает ваш амулет?
Э. Ш.: Амулет? Его зрители назвали гербом группы. Ну, собственно говоря, так оно и есть. Так мы это и принимаем.
– А что он означает?
Э. Ш.: «Пикник».
– Напоминает танцующего человечка...
Э. Ш.: Кто-то может и человечка видеть. Недавно мне подарили в Нижнем Новгороде деревянный такой же значок – так там ящерица.
– Что общего у ваших поклонников, какие они? Кому может понравиться «Пикник»? Каким должен быть человек, которому можно смело сказать: «Это твоя музыка»?
Э. Ш.: А вы посветите в зрительный зал фонариком. И настанет момент истины. Заходите в зрительный зал и задаете им этот животрепещущий вопрос. Вы получите срез самых разнообразных слоев по всем параметрам. От вероисповедания до пола, национальности и образования.
– А какие интересные подарки вам дарили поклонники?
Э. Ш.: Всё интересное. Главное, чтобы это было маленькое. Чтобы можно было с собой забрать.
– В конце 90-х вы не чувствовали того, что давно на сцене. А сейчас что-то изменилось? Возникло желания осмыслить свой творческий путь, как-то подвести итог? Вообще – ощущаете себя легендарной группой?
Э. Ш.: Понимаете, в чем дело... Изнутри мало что чувствуется. Ты же не можешь свежим взлядом пройтись по собственной песне. Или посмотреть, что на сцене происходит. Поэтому мы живём, как и жили. Меняется окружающая действительность, к которой мы пытаемся приноровиться, но... не более того.
|
